Статья под катом не новая - опубликована в июне 2008 года. Я размещаю её у себя в журнале с провокационной целью (в дополнение к целям образовательны
м). На мой взгляд, 95% того, что написал автор, является правдой (почти всё, что касается излагаемых фактов). 5% - личные суждения и обобщения автора - вызывают у меня недоумение и неприятие (что неудивительно: автор россиянин...
Квайто для когдамышейВ мире есть уникальное государство, которое всегда существовало исключительно в воображении людей. Попросите случайного прохожего в любом городе мира указать на карте Южноафриканску
ю Республику. С большой вероятностью он уверенно ткнет пальцем: «Что за детский сад! Да вот же она — на самом юге Африки!» Задайте другой вопрос: «Что вам известно про эту страну?» Не сомневаюсь, что снова получите уверенный ответ: «В ЮАР был апартеид!» Теперь самое время нанести коварный удар: «А что случилось потом?» «В каком смысле — потом?!» — впадет в неподдельный ступор ваш респондент. «В том смысле, что апартеид в ЮАР закончился 14 лет назад. А что произошло со страной потом?» Готов биться об заклад: вы услышите тишину, едва нарушаемую недоуменным хлопаньем ресниц опешившего респондента.
И не мудрено: пока в ЮАР «свирепствовал» апартеид, частота упоминания этого государства на первых страницах мировых газет давала фору «вечным» темам — сплетням из Голливуда, сексуальным скандалам из жизни музыкальных звезд и решительным заявлениям президентов США и генсеков СССР. Когда же в 1994 году апартеиду пришел конец, закрылась навеки и сама страна: ЮАР перестала существовать для остального мира. Всё! Нет ее больше! Нигде!
Согласитесь, как-то странно получается: 46 лет чернокожее население Южной Африки билось плечом к плечу с демократическо
й общественность
ю всего мира за уничтожение «омерзительного апартеида», занимавшего в сознании этой общественности среднее положение между фашистскими концлагерями и сталинскими репрессиями, а после того как апартеид пал, у всех разом пропал интерес к этой животрепещущей теме. Неужели не хочется хоть чуточку полюбопытствов
ать: как там дела-то, в этой новой свободной Южно-Африканской Республике? Каковы достижения-свершения? Каковы успехи тех, кто был ничем и в одночасье стал всем? Как поживает Африканский национальный конгресс, под умелым руководством которого народы ЮАР стряхнули с себя позорное ярмо рабства и сегрегации?
Рискну предположить, что демократическа
я общественность, конечно же, полюбопытствов
ала. И даже пыталась какое-то время снисходительно наблюдать за происходящим в ЮАР, однако потом... пришла в такой неподдельный ужас от увиденного, что решила поскорее заняться любимым своим делом: глубоко-глубоко зарыть голову в песок и сделать вид, что ничего не происходит. Ничего не происходит в ЮАР! Нет там ничего, и незачем в ту сторону даже смотреть! Ничего интересного!
В самом деле, что может быть интересного в стране, занимающей первое место в мире по преступности? Первое место не по каким-то там мелким кражам колбасы, а по кондовой уголовщине: зверским истязаниям и убийствам, изнасилованиям несовершенноле
тних, ограблениям банков и инкассаторов, поджогам домов вместе со всеми их обитателями. Страшно сказать: сегодня в ЮАР ежегодно умерщвляется чернокожих руками самих же чернокожих больше, чем за все годы существования апартеида!
Что может быть интересного в стране, где 31% беременных женщин (каждая третья!) является носителем вируса ВИЧ, число инфицированных взрослых граждан превысило 20% (каждый пятый), а общее количество так называемых «сирот СПИДА», то есть детей, чьи родители умерли от страшного заболевания, исчисляется полутора миллионами? Кстати, столь массовое и популярное в современном ЮАР преступление, как изнасилование детей, имеет именно это — медицинское — «обоснование»: меньше шансов заразиться!
Есть и другая причина, по которой передовая общественность предпочитает скромно тупить очи и обходить молчанием ситуацию в современной ЮАР, государственно
е устройство которой по внешней форме олицетворяет собой «общечеловеческие ценности» в том виде, как они представляются западной демократии. Это всеобщее право голоса, свобода прессы и выражения, всеобщее равенство перед законом, многопартийная система, полноценный парламент, честные неподкупные выборы (какой смысл кого-то подкупать, если Африканский национальный конгресс и зулусская Партия свободы Инката при любом раскладе побеждают с конституционны
м большинством голосов, ведь в стране 80% чернокожего населения, всегда голосующего за «своих»). Причина эта заключена в неизбежном сравнении «достижений» современной демократии ЮАР с «ужасами» апартеида.
И тут окажется, что любое подобное сравнение для трезвомыслящег
о и объективного человека выходит не в пользу «достижений». До такой степени «не в пользу», что «ужасы» апартеида на фоне «достижений» всеобщего народовластия начинают смотреться детской забавой, а краеугольные аксиомы западной идеологии разваливаются на глазах.
Впервые о несоответствии общепринятой идеологической страшилки об апартеиде реалиям Южно-Африканской Республики я узнал из неожиданного источника: в начале 80-х годов мои однокурсники по филологическом
у факультету МГУ, изучавшие португальский язык, работали по контрактам «Аэрофлота» переводчиками в Мозамбике. Время от времени советские самолеты обрушивались на землю — то ли от шальной повстанческой ракеты «Стрела», то ли просто в опытных руках африканских летчиков-стажеров. Случалось, обломки попадали на сопредельную территорию ЮАР, и тогда назначались расследования, организованные по всем правилам добрососедских отношений: комиссия от пострадавшей стороны приглашалась в ЮАР для осмотра места падения техники, розыска черных ящиков и оценки ущерба. Комиссия работала, а в свободное время знакомилась с бытом Цитадели Апартеида, отгороженной от мира экономическими санкциями и эмбарго.
Из таких вот командировок-расследований мои коллеги-переводчики и черпали удивительную информацию, которой затем делились с однокурсниками, похоже, так и не приходя в идеологически уравновешенное сознание после увиденного. Вместо ожидаемого концлагеря, пыточных застенков и разъяренных уличных толп расистов, линчующих на каждом перекрестке негров, им открывалась картина ухоженной, упорядоченной, цивилизованной и богатейшей страны, всем своим видом напоминающей старую добрую Европу: театры, соборы, площади, усеянные голубями, консерватории, университеты, супермаркеты, уличные кафе, парки, озера, дорогие немецкие и итальянские машины, исторические памятники...
Весь этот рай, конечно, был построен только для белых. Негритянское население страны обитало в совершенно иных местах — бантустанах (хоумлендах или национальных отечествах), совпадающих, как правило, с центрами исторического проживания автохтонных народностей. Десять бантустанов, созданных в ЮАР, представляли собой миниатюрные государства в государстве: с собственными выборными органами управления, правительством, школами, университетами, больницами, городской инфраструктуро
й. Жители бантустанов считались гражданами именно своих национальных отечеств, а не ЮАР, даже паспорта у них были соответствующи
е.
Конечно, ни о каком сравнении уровней жизни обитателей бантустанов и белой Южной Африки не могло быть и речи: и больницы убогие, и университеты бедные, и школы примитивные. Что, однако, удивительно: о сравнении бантустанов с остальными странами Африки тоже речи быть не могло: всем нигерийцам, суданцам, конголезцам, габонцам и кенийцам до жизни своих угнетенных апартеидом южно-африканских собратьев было просто как до Луны. И дело даже не в уровне доходов, заработной плате, полноценной (хоть и не соответствующе
й европейским стандартам) медицинской помощи, а в святая святых национальной самореализации — системе образования: в школах бантустанов английский и африкаанс изучались как иностранные языки, тогда как основное преподавание велось на языке соответствующе
й народности.
Расистское правительство ЮАР было жизненно заинтересовано в воспитании у черного населения страны чувства национальной самости и неповторимости, поэтому не жалело субсидий на развитие автохтонной культуры и образования. Разумеется, буры преследовали свои неблаговидные и корыстные цели, стремясь утвердить в чернокожих африканцах идею совместно-раздельного существования, которая лежит в основе идеологии апартеида. На практике же подобный подход обернулся формированием негритянской национальной элиты, в отличие от остальных жителей колониальных стран Африки начисто лишенной компрадорской ментальности. Еще бы: ведь университетско
е образование зулусы, ндебеле, свази, тсонга и тсвана получали не на языке колонизаторов (английском, немецком, французском или португальском), а на собственном автохтонном наречии!
В парадоксальных фактах, связанных с жизнью Южно-Африканской Республики в период апартеида, меня, однако, заинтересовал не столько вопиющий диссонанс между общераспростра
ненной мифологией и реальностью, а исторический фундамент самой идеологии совместно-раздельного существования. Интуиция подсказывала, что тот же самый фундамент, который создал апартеид в 1948 году, после падения последнего в 1994-м превратил страну в минально-эпидемиологический заповедник, единственной перспективой которого может стать только полная эмиграция всего бурского населения и окончательное перерождение ЮАР в государство, идентичное остальным странам Африканского континента.
Об этом историческом фундаменте мне и хочется рассказать читателям.
Кости Пита РетифаПервыми европейцами, ступившими на землю Южной Африки, были торговые португальцы (1487 г.) из экспедиции Бартоломеу Диаша. Португальцев интересовала, конечно же, Индия, а Cabo das Tormentes [2] не привлек даже выгодным расположением на предмет перевалочной станции: слишком уж недружелюбными оказались аборигены.
Спустя почти 200 лет голландская экспедиция Яна ван Рибека из легендарной VOC [3] основала первую колонию на мысе Доброй Надежды (1652 г.) — Cape Town. Голландцы, подобно португальцам, очень быстро удостоверились, что местные племена напрочь лишены коммерческой жилки и торгово-обменным операциям предпочитают более прагматичные отношения — содрать, например, с неосторожного бледнолицего кожу, на худой конец — расчленить как-нибудь позаковыристее на радость своим воинственным божкам.
Поскольку на португальское поселение были возложены обязанности обеспечивать транзитные суда Восточно-индийской компании запасами провианта, а местные жители этот провиант поставлять отказывались, пришлось, с одной стороны, завозить рабов и наемных работников из Индонезии, Мадагаскара и Индии, с другой — освобождать сотрудников компании от прямых контрактных обязательств и отпускать на вольное поселение и фермерские работы.
Впоследствии из азиатских рабов и наемных работников, перемешавшихся с европейцами, родилась южноафриканска
я раса цветных (Cape Malays или Cape Coloured), а сотрудники VOC, подавшиеся в хлебопашество и животноводство, составили костяк удивительной новой нации буров (bouers), которую закалили и довели до совершенства волны переселенцев из Германии и французские изгнанники-гугеноты.
Голландцы монопольно осваивали просторы Южной Африки почти 150 лет, пока на горизонте не появились конкуренты в виде Британского флота на службе британской же Ост-индской компании. В 1795 году под предлогом противостояния угрозе Наполеона Бонапарта, английские регулярные войска высадились на южноафриканско
м побережье и аннексировали слабо защищенные поселения VOC. В марте 1802-го после подписания Амьенского соглашения Британия на короткое время вернула захваченное, однако уже через три года отобрала голландские владения снова под предлогом банкротства VOC (типа, за долги).
В 1815 году Венский конгресс юридически закрепил некогда голландскую колонию за Британией. К этому времени на территории Южной Африки сложилась любопытная амальгама национально-расовых отношений. Автохтонное население люто ненавидело всех бледнолицых пришельцев без разбора и пребывало с ними в состоянии перманентных военных действий. Англичане высоко над головой несли факел государственно
сти, запаленный имперскими амбициями и коммерческими интересами Ост-индской компании. Буры фанатично отстаивали морально-религиозные принципы кальвинизма — глубокий индивидуализм, пасторальный образ жизни, аскетизм, самодостаточно
сть, замкнутость и — главное! — представление о своей новой родине как о божьем заповеднике, в котором им, бурам, Господь Иисус Христос доверил заботу о братьях младших по вере и разуму — дикарях-аборигенах.
Первая половина XIX века была отмечена в истории Южной Африки двумя грандиозными тектоническими потрясениями. Первое связано с пробуждением в зулусской нации имперских амбиций: король Шака Зулу сначала объединил разрозненные племена под своим началом, а затем приступил к Дифакане (на языке племен сото — «насильственное выселение») — методичному вырезанию неродственных соседей и захвату их территорий.
Второе потрясение: идейный разрыв буров с англичанами и Великий Исход (Great Trek) — отказ буров от городской жизни в прибрежных поселениях, общественно-экономическая жизнь которых всецело подчинялась коммерческим интересам Британской империи, и поход вглубь страны в поисках свободы и независимости.
Краеугольным камнем для понимания всей дальнейшей истории Южной Африки стала трагедия Пита Ретифа, одного из предводителей буров-первопроходцев (прозванных voortrekkers, пионерами), чей отряд столкнулся на бескрайних равнинах Наталя с зулусским «бригадиром» Дингане. Дингане пригласил Ретифа с товарищами в свою резиденцию в уМгунгундлову, якобы для подписания мирного договора, а затем отдал своим воинам команду: «Булалани абатакати!» («Убейте колдунов!»). Пит Ретиф, его сын, соратники и слуги, общим числом 530 человек, были растерзаны, а останки Ретифа-старшего брошены на холме на съедение диким зверям.