12/29/2011 ИЗЖИЛА ЛИ СЕБЯ ИДЕЯ НАЦИОНАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА?

[тех.админ]

ИЗЖИЛА ЛИ СЕБЯ ИДЕЯ НАЦИОНАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА?
Йорам Хазони

Перевод, предисловие и послесловие Эллы Грайфер

От переводчика:

На английском языке эта статья была опубликована на сайте автора – Йорама Хазони: www.jerusaleml etters.com.

Сокращенный перевод появился в январе 2011 года на сайте немецкого журнала Merkur Nr. 740. http://www.online-merkur.de/seiten/lp201101aj.htm

Там ее случайно обнаружила я и закономерно перевела на русский.

Статья понравилась мне, прежде всего, однозначным указанием на то, что корень ненависти к Израилю искать следует не в его (Израиля) словах или делах (которые, в среднем, ничуть не более нравственны или безнравственны, чем слова и дела прочих двуногих), но в определенных ментальных установках современного Запада. По-моему, эту тему стоит развивать, и я даже попробовала наметить одно из возможных направлений такого развития. Но сперва – сама статья.

Взгляд на Израиль из Европы

И пары месяцев не проходит, чтобы международные СМИ и университеты по всему миру в очередной раз не заклеймили позором Израиль за истинные или мнимые нарушения прав человека. Прошлым летом речь шла об операции против турецкого судна, пытавшегося прорвать блокаду Газы, когда погибли девять человек. Через месяц-другой появится еще что-нибудь: может, борьба против террористическ ого образования в Газе или против армии Хизбаллы в Южном Ливане с ее постоянно растущим запасом ракет. А может, удар по атомной программе Сирии или Ирана, разоблачение деятельности израильских спецслужб в Европе или происшествие на одном из блокпостов Западного Берега. А то еще какой-нибудь израильский политик Храмовую гору посетит, или купят евреи дом в Восточном Иерусалиме.

Независимо ни от конкретного повода, ни от того, насколько адекватным было поведение израильских политиков и солдат, можно не сомневаться, что эти события повлекут за собой очередную кампанию в СМИ, университетах и высших эшелонах власти – кампанию клеветы, какая не обрушивается с такой регулярностью ни на какую другую страну мира. Мы знаем, что настанет день – и в нашей стране начнут видеть не демократию, честно исполняющую свой долг перед гражданами и защищающую их свободу, а нечто вроде зоны бедствия. Нам вновь предстоит пережить издевательство над справедливость ю и растаптывание всего, что дорого нам. Предстоит увидеть отступничество друзей, услышать от еврейских студентов поспешные слова отречения от Израиля, дабы умилостивить разгневанных однокурсников. И вновь обрушится на нас, после затишья, вызванного последствиями Второй мировой, девятый вал антисемитизма.

Реакция евреев и друзей Израиля на эти кампании клеветы не очень изменилась за последние 30 лет: левые все еще верят, что какие-то перемены в израильской политике могли бы их предотвратить или хотя бы сузить сферу их влияния, правые, кажется, все еще повторяют, что нам следует лучше организовать пропаганду.

Политика Израиля за последние сорок лет бывала разной: когда лучше, когда и хуже. С переменным успехом защищал Израиль свои интересы в дипломатии и СМИ. Но усилия, предпринимаемы е в международном масштабе, чтобы оклеветать Израиль, лишить его легитимности, изгнать из содружества народов, неизменно продолжались, их интенсивность и эффективность возрастала независимо от всех зигзагов израильской политики и пропаганды.

Яснее всего продемонстриро вало это отступление из Газы с последующим образованием воинственной исламской республики в 60 километрах от центра Тель-Авива. Израильтяне и их друзья имеют все основания спорить, вправду ли отступление из Газы в 2005 и из Южного Ливана в 2000 году действительно отвечало интересам Израиля, выиграло ли от этого еврейское государство. Но совершенно бесспорно, что эти отступления ни в коей мере не ослабили изливающегося на Израиль потока ненависти и клеветы. Какова бы ни была действительная причина попыток делегитимации Израиля, к тем или иным аспектам его политики она практически отношения не имеет.

Иными словами: опасность для нашей репутации представляет не существование буферной зоны в Южном Ливане или контроль над сектором Газа, не операция против прорывающего блокаду корабля. Для наших врагов это – не более чем проявления чего-то более глубокого, всплывающего перед их мысленным взором всякий раз при виде нашего государства и всех дел его. И пока мы не уловим, в чем состоит их подспудная проблема с Израилем, не сможем ни понять природу этого сгустка ненависти, ни успешно от нее защищаться.

Большинство людей, всерьез озабоченных усилением враждебности к нам, с которыми довелось мне беседовать, убеждены, что можно было бы значительно улучшить имидж Израиля в Европе и во всем мире, если довести до сведения общественности определенные факты. К сожалению, это неверно. Томас Кун (Thomas Kuhn) в своей работе Die Struktur wissenschaftli cher Revolutionen («Структура научных революций») показал, что факты обычно не убеждают того, кто видит мир в другой парадигме, воспринимает его сквозь призму иной концепции. Именно это мы наблюдаем на примере образа Израиля в глазах множества европейцев. За последние десятилетия сменилась концепция европейской политической мысли, та же тенденция наблюдается, как минимум, частично, и во всем остальном мире.

Начнем с прежней концепции, из которой Израиль некогда почерпнул свою легитимацию. Современное государство Израиль создавалось, как по внутреннему устроению, так и с точки зрения международного сообщества, как государство национальное – государство еврейского народа. Иными словами – феномен Нового времени, когда основой свободы народов стало право на самозащиту от грабительских набегов, ссылавшихся на «высший авторитет» многонациональ ных империй[1]. Хотя подобные государства существовали тысячелетиями – важнейший классический пример – библейское иудейское царство – история современного национального государства начинается середины XVI века, с Англии и Нидерландов, позже к ним присоединилась Франция времен Ришелье, отстоявших свою независимость в долгой борьбе народов за освобождение от стремившейся к власти над целым миром австро-испанской империи Габсбургов. Победа Елизаветы I над испанской армадой в 1588 году стала поворотным пунктом в истории человечества, потому что провал попытки распространени я испанской власти на Англию обеспечил народам свободу от притязаний империи на мировое господство под знаменем католической веры. Поражение «вселенского» идеала в Тридцатилетней войне создало новую концепцию европейской политики, возрожденная идея национального государства указывала путь к свободе всем народам Европы. К концу XIX века идея национальной свободы широко распространила сь и стала ведущим принципом не только для Европы, но и для мира в целом. Такие прогрессивные мыслители и политики как Джон Стюарт Милль или Вудро Вильсон, отстаивали право суверенного национального государства, защищать свою форму правления, религию и язык от имперской тирании и видели в нем краеугольный камень нового политического порядка, предназначавше гося в будущем для всего человечества.

Сионистская организация Теодора Герцля, стремившаяся создать суверенное государство еврейского народа, следовала этой общепризнанной политической модели, идея еврейского государства воплощалась фактически уже под эгидой британского протектората. В 1947 году ООН большинством в две трети приняла решение об основании «еврейского государства» в Палестине, и за рождением Израиля последовало возникновение десятков независимых государств Третьего мира.

Но влияние идеи национального государства со времен основания Израиля не возрастало, напротив, ее в значительной степени стали отвергать. С зарождением Европейского Союза народы Европы утверждают новую концепцию, суверенное национальное государство не представляется больше благом, напротив, многие европейские интеллектуалы и политики рассматривают его как источник бед. Многонациональ ная же империя – форма правления, для Джона Стюарта Милля воплощавшая деспотизм – утверждается как образец для постнациональн ого человечества[2]. Эта новая концепция агрессивно отвоевывает себе место и в общественно-политическом дискурсе других стран, в том числе и США, и Израиля.

Почему это происходит? Как случилось, что множество французов, немцев, англичан, голландцев и прочих готовы содействовать ликвидации государств, в которых живут, чтобы заменить их властью международного режима?

Невозможно ответить на эти вопросы, не обозначив хотя бы вкратце происхождение современной постнациональн ой концепции в европейском мышлении.

[тех.админ]

Это альтернативное представление родилось в 1795 году в программном произведении «К вечному миру» (Zum ewigen Frieden. Ein philosophische r Entwurf), где Иммануил Кант выступил с открытой критикой национального государства как идеала, сравнив национальное самоопределени е с «беззаконной свободой» дикаря: «Подобно тому, как в приверженности дикаря своей беззаконной свободе, в том, что он предпочитает непрестанные свары принуждению самим же им установленного закона, усматриваем мы с презрением грубость, неотесанность и скотское удушение человечности, также и нравственным народам (организованным каждому в своем государстве) следовало бы как можно скорее покончить со столь аморальным положением, но вместо этого всякое государство свое величие… полагает именно в том, чтобы не подчиняться принуждению закона, и всю славу своего вождя видит в том, что тысячи людей готовы по его приказу пожертвовать собой ради чего-то, что совершенно их не касается».

Таким образом, для Канта полный отказ от самостоятельно сти есть признак политического благоразумия. Это относится как к индивиду, подчиняющемуся законному государственно му порядку, так и к нациям, которым следует также отказаться от всякого права на независимые действия и объединиться в «Государство народов». «Единственный разумный вид отношений между государствами есть прекращение беззаконного существования, предполагающег о лишь войну. Подобно отдельным людям, им следует отказаться от своей дикой (беззаконной) свободы, принять принуждение публичного закона и образовать таким образом (непрестанно распространяющ ееся) Государство народов (civitas gentium), которое, в конце концов, охватит все народы земли».

«К вечному миру» утверждает, что основание вселенского государства, которое «в конечном итоге охватит все народы земли» – единственно возможный путь, диктуемый разумом. Кто не согласен подчинить свои национальные интересы решениям такого вселенского государства – тот враг разума и исторического прогресса. Кто национальное государство поддерживает – поддерживает насилие и эгоизм в отношениях между народами, что несовместимо с моралью, также как несовместимы с ней эгоизм и насилие в частной жизни.

Долгое время сторонников кантовской концепции, согласно которой основание национального государства есть деяние изначально безнравственно е, в Европе было немного. В XIX веке ее разделяла лишь кучка утопистов да горстка реакционеров-католиков. Но в XX веке ситуация изменилась. Советский Союз и марксисты возложили на национальное государство вину за бойню двух Мировых войн. В период между двумя войнами эти аргументы в европейском мэйнстриме убеждали лишь немногих, но после Второй мировой, когда к списку преступлений национального государства добавился нацизм, результат оказался иным. Нацизм представлялся ядовитым плодом немецкой национальной государственно сти, и выходило, что прав был Кант: намерение национального государства иметь оружие и решать, когда его следует применить, стало рассматриватьс я как «дикость» и «скотское удушение человечности».

Я эту аргументацию считаю абсурдом. Основная идея национального государства – политическое самоопределени е народов. Национальное государство как форма правления, ограничивает свои амбиции властью в рамках одного народа и защитой его свободы. Нацистское же государство было этому прямой противоположно стью: Гитлер идею национального государства отвергал как порождение западного декаданса. По его мнению, судьба всех народов должна была решаться возрожденным Германским рейхом. Третий рейх был для него улучшенной версией первого, т. е. «Священной Римской Империи германской нации». Цель нацистов оказывается, таким образом, диаметрально противоположно й цели национальных государств Запада. Как раз на их руинах и мечтал Гитлер утвердить свою державу.

Но многие европейцы с этим не согласны, они предпочитают видеть в нацизме более или менее логичное продолжение национального государства. Таким образом, советские проклятья национальному государству западного типа смыкались с западным антинационализ мом, который, во имя победы Кантовского разума, с нетерпением ожидал конца старого порядка. Юрген Хабермас – один из ведущих теоретиков постнациональн ой Европы – указывал, что особенно легко этот переход удался в Германии, с учетом ее роли во Второй мировой войне и того обстоятельства, что она была оккупирована союзниками и суверенным государством уже не являлась. Он мог бы еще добавить, что немецкоязычные народы, в отличие от англичан, голландцев или французов, никогда в едином государстве не жили, так что мечта о национальном государстве никогда не имела для них столь большого значения.

Как бы то ни было, идеи постнационализ ма находили теперь приверженцев по всей Европе. В 1992 году политические лидеры континента подписали Маастрихтский договор и основали международное правительство – Европейский Союз – ограничивший права европейских народов, исторически связанные с их национальной независимостью . Разумеется, многих в Европе такое развитие не устраивает, и пока неясно, что будет дальше: удастся ли народам хотя бы частично сохранить свой суверенитет или от них как независимых наций останутся одни воспоминания. Во всяком случае, создание Европейского Союза уже можно считать победой новой концепции. В Европе и Северной Америке на наших глазах впервые за триста лет растет поколение, не считающее национальное государство гарантом своей свободы, ведь согласно влиятельной новой концепции мы прекрасно сможем без него обойтись.

Меня лично тревожит возможность исчезновения со сцены мировой истории такой нации как Англия, столь много давшей человечеству в политике, философии и науке, то же самое можно сказать и о других нациях Европы. Но наша тема – евреи и еврейское государство, так что попытаемся понять, что, с точки зрения европейцев, представляет собой Израиль. Вернее – с точки зрения новой концепции, ибо множество европейцев, а со временем все больше образованных людей в Америке и во всем мире, оценивают Израиль именно по ее критериям.

Нет, не сионистская организация Герцля сумела убедить почти всех евреев в мире, что кроме основания суверенного еврейского государства иного выхода нет. Это совершил Освенцим, когда шесть миллионов были уничтожены немцами и их пособниками. Унижения и ужасы Освенцима неминуемо приводили к выводу: причина катастрофы в том, что мы вынуждены искать защиты у других, что недвусмысленно высказал Бен-Гурион в национальном собрании евреев Палестины уже 30 ноября 1942 года: «Мы не знаем точно, что происходит в нацистской долине смерти, сколько евреев уже убито… Мы не знаем, не превратится ли Европа, прежде чем там успеет восторжествова ть демократия, свобода и справедливость, в гигантское еврейское кладбище… Мы – единственный в мире народ, кровь которого, как нации, дозволено проливать безнаказанно… Мы, евреи, не признаны политически, нет у нас еврейской армии, еврейской независимости, еврейского отечества… Дайте нам право бороться и умирать как евреям… Мы требуем право на Родину и независимость. То, что произошло с нами в Польше, что, упаси Боже, произойдет с нами в будущем, все наши невинные жертвы, все десятки и сотни тысяч, может быть, миллионы… – жертвы народа без родины. …Мы требуем… Родины и независимости».

[тех.админ]

Бен-Гурион утверждает: Холокост связан с тем, что он именует «грехом» еврейского бессилия. Освенцим – свидетельство тщетности всех усилий евреев, защитить своих детей. Они зависели от других, от приличных, порядочных людей, стоявших у власти в Америке или Англии и практически ничего не предпринимавши х для спасения евреев Европы. Сегодня большинство евреев мира по-прежнему верят: единственное, что изменилось со времен гибели миллионов их соплеменников, единственная преграда на пути повторения этой главы мировой истории есть существование Израиля[3].

Но важным политическим символом Освенцим является не только для евреев. Для многих европейцев он также центральное событие, основной урок Второй мировой войны, только они делают из него диаметрально противоположны е выводы. Следуя за Кантом, они видят в Освенциме «скотское удушение человечности», порожденное националистиче ским обособлением. При таком понимании лагеря смерти есть неопровержимое доказательство, к чему приводит дозволение всякой нации самой решать, как распорядиться имеющейся у нее военной силой. И делается естественный вывод, что не следовало давать немецкой нации власти над жизнью и смертью. Единственный способ предотвратить повторение подобных преступлений – ликвидировать Германию и прочие национальные государства Европы и объединить все ее народы под властью единого международного правительства. Стоит только раздавить гадину – уничтожить национальное государство – чтобы раз и навсегда предотвратить будущие освенцимы.

Обратите внимание: согласно этим воззрениям правильным ответом на вызов Освенцима является не Израиль, а Европейский Союз: объединенная Европа не позволит ни Германии, ни какой-либо иной европейской нации затевать преследования. В этом смысле именно Европейский Союз – гарант мирного будущего евреев и человечества в целом.

Итак, перед нами две конкурирующие концепции: обе исходят из того, что в Освенциме немцами и их пособниками загублены миллионы людей, что совершенные преступления представляют несомненное зло, а евреи и прочие узники были беззащитными жертвами этого зла. На этом единство заканчивается, и начинаются разногласия. Люди, рассматривающи е те же самые факты сквозь призму различных концепций, видят совершенно разные вещи. Концепция А: Освенцим – это кошмар для евреев, вынужденных в бездействии наблюдать, как убивают их детей, ибо они лишены оружия для самозащиты. Концепция В: Освенцим – это кошмар, порождаемый насилием немецких солдат, оправданным только и исключительно национальными правами и интересами, как понимает их отдающее приказы правительство. Важно подчеркнуть, что исходные пункты обоих представлений – несовместимы. Одна считает корнем зла силу убийц, другая – бессилие жертв. Расхождение во мнениях, разверзающее пропасть при развороте конкурирующих концепций в другом направлении и рассмотрении Израиля через их призму.

Концепция А: Израиль – это евреи, с оружием в руках защищающие своих и прочих еврейских детей. Израиль – противоположно сть Освенцима. Концепция В: Израиль – это кошмар, порождаемый насилием еврейских солдат, оправданным только и исключительно национальными правами и интересами, как понимает их отдающее приказы правительство. Израиль и есть Освенцим.

Существование Израиля – факт, весьма значимый для обеих концепций. По мнению основателей Израиля – возможность носить оружие и учиться воевать под еврейским знаменем для выживших жертв концлагерей и их потомков есть решающий шаг мировой истории по пути справедливости и права. Пусть происшедшее непоправимо, справедливо предоставить такое право выжившим, ибо если бы они получили его несколькими годами раньше, то смогли бы уберечь от гибели своих близких. С этой точки зрения Израиль – противоположно сть Освенцима.

Но существование Израиля не менее значимо и в новой европейской концепции. Ведь в Израиле выжившие и их потомки взялись за оружие и решили сами определять свою судьбу. Значит, народ, что всего лишь пару десятилетий назад так близко подошел к кантовскому идеалу полного самоотрицания, избрал путь национального самоопределени я, который принято ныне считать путем Гитлера. Именно этим объясняется безграничное отвращение, с которым столь многие относятся к Израилю, в особенности к тому, что он делает для самозащиты, независимо от вопроса о моральной безупречности его военных операций. Ибо браться за оружие во имя собственного национального государства по мнению многих европейцев значит оказаться во власти того самого зла, что некогда подвигло немцев на устройство концлагерей. В деталях возможны расхождения, но остается принцип: Израиль и есть Освенцим.

Попробуем взглянуть на это дело глазами европейцев, представить себя в роли гордого голландца, сына нации, чье отчаянное восстание и восьмидесятиле тняя война за независимость против католической Испании зажгли первый факел свободы. «Но я готов пожертвовать этим», – говорит он себе, – «Отказаться от своего наследия, распрощаться с мечтами о славе прошлого, с моей Отчизной ради более высокого идеала: я принесу эту болезненную жертву ради международного политического союза, который охватит все человечество. Да, я сделаю это во имя человечества».

И какой же из цивилизованных народов посмеет осудить поступки, совершаемые во имя разума и морали? Представьте себе, как изумляется тот же голландец: «Именно евреи, которые должны были бы первыми приветствовать новый мировой порядок, оказываются его противниками – они строят свое крошечное государство, с целым миром вступая в конфликт. Да как же они посмели? Разве не следует им во имя разума и добра пойти на жертвы, на какие согласен я? Неужели они настолько испорчены, что не помнят о гибели своих предков в Освенциме? Все позабыли, ибо их соблазнило и изуродовало то самое зло, которым были прежде одурманены наши немецкие соседи. Они перебежали на сторону Освенцима».

Не случайно Израиль и его солдат сравнивают постоянно с нацистами. Это не просто привычный навет, произвольно используемый ради риторического эффекта. В Европе, да и повсюду, где распространяет ся новая концепция, сравнение с нацизмом, сколь бы ни было оно абсурдным и отвратительным, столь же естественно и неизбежно, как грязь после дождя.

Думаю, в этом заключается ответ на вопрос: Как случилось, что на самом фундаментально м уровне факты роли не играют? Как можно, даже в тех случаях, когда Израиль бесспорно прав, с каждым годом все сильнее и эффективнее клеймить его позором и изводить клеветническим и кампаниями? Как получается, что ненависть к Израилю усиливается, невзирая на уничтожение буферной зоны в Ливане и отступление из сектора Газы? Ответ один: Даже если эта ненависть была в какой-то момент связана с какими-то фактами, общемировое возмущение спровоцировано не ими. Оно порождено быстрым распространени ем новой концепции, в которой абсолютно незаконным оказывается и Израиль как таковой, и самозащита с применением силы. Коль скоро вы придерживаетес ь мнения, что Израиль по сути своей является одним из вариантов нацизма, никакие «улучшения» в его политике или пропаганде на вас особого впечатления не произведут. Как Освенцим ни улучшай – Освенцимом он и останется.

Если это на самом деле так, если сравнение Израиля с самым ненавистным политическим движением в истории Европы неизбежно вытекает из быстро распространяющ ейся новой концепции международной политики, разве не должны сторонники этой концепции прийти к выводу, что Израиль не имеет права на существование и должен быть уничтожен? Мой ответ: только к такому выводу, естественно, они и придут. Если права на существование в качестве независимых государств не имеют ни Франция, ни Германия, не тем ли паче не имеет его Израиль? И если никто не прольет ни единой слезы, когда уйдут в небытие Соединенное Королевство или Нидерланды, почему к Израилю следует относиться иначе? Напротив, в то время как евреи и их друзья продолжают со страхом говорить об «уничтожении Израиля», приверженцам различных направлений новой концепции такая формулировка вовсе не внушает страха, некоторые уже позволяют себе открыто высказываться о возможных политических шагах к прекращению существования еврейского государства[4].

Но тут возникает вопрос: Если усиливающаяся враждебность к Израилю в значительной степени объясняется падением авторитета независимого государства как такового, то почему столько самых непримиримых критиков Израиля поддерживают создание государства палестинских арабов? Почему даже и не пытаются критиковать применение силы другими национальными государствами, такими как Северная Корея, Иран, Турция, арабские режимы и множество других стран Третьего мира? Ведь многие из них действуют куда более агрессивно, чем Израиль, иной раз совершают вовсе неслыханные злодеяния. Если идея национального государства теряет престиж, откуда, по меньшей мере, пассивная поддержка претензий таких режимов на самоопределени е?

И на этот вопрос мы найдем ответ в трудах основателя новой концепции. Вспомним, что для Канта история человечества есть путь прогресса от варварства к окончательной победе разума и морали, что для него равнозначно созданию мирового правительства. Сперва люди отказываются от своей эгоистической беззаконной свободы, сплачиваясь в национальное государство; потом сами эти государства должны от своей эгоистической, беззаконной свободы отказаться, подчиняясь единой всемирной власти. В отличие от Маркса, Кант не утверждает, что такой переход неизбежен, но только такое историческое развитие он готов признать легитимным, разумным и нравственным, ибо любой другой взгляд на историю «побуждает нас… с отвращением отводить глаза».

Однако не все народы продвигаются от варварства к разуму с одинаковой скоростью. Кант скорее полагает, что существуют различные этапы, которые разные народы проходят в разное время. В работе Idee zu einer allgemeinen Geschichte in weltbürgerlich er Absicht (1784) он разъясняет, что на стадии возникновения правового национального государства народы переходят от варварства к цивилизации. Но цивилизация – это еще не нравственная зрелость, последняя есть совершенно новый этап истории человечества. Эта высшая ступень может быть достигнута лишь под властью международного правительства, где «даже самое малое государство сможет надеяться на обеспечение своих прав и безопасности не собственной силой или собственным правовым суждением, но единственно властью великого союза народов (Foedus Amphictyonum), решением, принятым согласно всеобщей воле».

Итак, всякий народ в определенный момент находится в состоянии либо нецивилизованн ости, либо цивилизованнос ти, либо нравственной зрелости. По мнению Канта, греки и римляне завещали Европе постоянно совершенствова ть государственно е устроение, и Европа, в свою очередь, «вероятно, будет также давать законы всем прочим». Но ни одна нация не достигла еще ступени нравственной зрелости, и Кант предсказывал, что цивилизованным народам придется вынести много страданий и бед, прежде чем они согласятся отказаться от «беззаконной свободы» и подчиниться единому международному правительству. Прочий же мир, оставшийся нецивилизованн ым, не сделал еще даже первого шага к сплочению в форме стабильных национальных государств. Разумеется, им придется через это пройти, прежде чем можно будет всерьез задумываться о дальнейшем прогрессе.

Продумаем тщательно аргументацию Канта и убедимся, что приверженцы новой концепции совершенно точно следуют ей в условиях современной международной обстановки. Во всем мире существует только один регион, народы которого наконец-то обрели чаемое Кантом «моральное совершенство»: Европейский Союз. Только там большинству стало ясно, что необходимо преодолеть систему национальных государств. Только этот регион находится на верном пути устранения права наций на самоопределени е. Только в нем люди достигли нравственной зрелости не только на индивидуальном, но и на общенациональн ом уровне.

[тех.админ]

Центр тяжести критики Мюнклера – принципиальное отрицание концепции национального государства. Как и прочие европейские интеллектуалы, он не готов признать за Америкой право отстаивать собственных граждан, свои интересы и ценности. Так что вполне естественно обнаружить к концу книги тезис об отмирании национального государства. Последняя фраза звучит драматически: «И потому будущее Европы не обойдется без имперских моделей общества». В упадке национальной модели Мюнклер винит США, которые, по его мнению, перестают быть национальным государством и превращаются в империю, что, на мой взгляд, бессмысленно. Главный отличительный признак империи – постоянное увеличение числа покоренных народов – в отношении США совершенно не прослеживается . Ни разу не доводилось мне встретить американца, заинтересованн ого в том, чтоб Канаду захватить, хотя сделать это было бы нетрудно, не встречал и американцев, желающих в долгосрочной перспективе контролировать Ирак или Афганистан.

На мой взгляд, прямо-таки напрашивается параллель с Израилем. Точно также с гневом и возмущением реагируют на какое-то конкретное решение – по поводу Киотского протокола, международного суда или вторжения в Ирак – конкретные поводы приходят и уходят, и возражения против определенных действий Америки без сомнения выдвигаются всерьез, но не они вызывают растущий гнев возмущение. А вызывает их то, что американцы настаивают на праве единоличного решения и, по мере необходимости, действия, т. е. отстаивают прежний национально-государственный порядок жизни. И здесь, также как в случае Израиля, праведный гнев систематически соседствует с двойной моралью. Шельмование американцев, осуждение их поведения вызвано суверенностью их решений и защитой собственных интересов. Но никому в Европе и во сне не привидится, критиковать за суверенность решений и защиту собственных интересов Иран или Китай.

Еще два примера подобного шельмования: кампании делегитимации Сербии и Южной Африки. Не сомневаюсь, что южноафрикански й режим был безнравственны м, а сербы после распада Югославии совершали преступления, но сейчас мы будем говорить не об их действиях, по поводу которых вряд ли имеются разногласия между порядочными людьми. Я утверждаю, что обрушившуюся на них ненависть их безнравственно стью объяснить невозможно. Не станете же вы всерьез утверждать, что с правами человека у сербов дело обстояло хуже, чем в Северной Корее, Иране, Турции, Сирии, Конго или Судане? Не скажете же, что бесправие черных в ЮАР, сколь бы ни было оно ужасно, отвратительнее нынешнего бесправия женщин в Саудовской Аравии?

Разумеется, и южноафрикански й апартеид был безнравственен, и действия сербов в Косово есть за что осуждать. Но я думаю, если мы хотим узнать, почему именно эти народы оказались мишенью особого омерзения и ненависти и понесли особо суровое наказание, ответом будет их принадлежность к европейской цивилизации; моральные требования, предъявляемые к ним, ни в какое сравнение не идут с тем, чего ожидают от их африканских или мусульманских соседей.

Подумаем, стоит ли создавать в Косове второе государство для двух миллионов албанцев, когда 35 миллионов курдов ни одного не имеют и долгие годы страдают от террора и преследований арабов и турок? В чем разница? В том, что сербы, которые Косово считают своим, воспринимаются как европейцы, которые «ну должны же понимать», а турки и арабы, продолжающие угнетать и убивать курдов, с точки зрения новой концепции – дикари, а дикари – они как дети, не вмещают настоящей морали, с них и взятки гладки.

Аргументация, интуитивно ясно, неверная, зато – несложная. Если некая нация является в каком-то смысле западной, требования к ней предъявляются европейского, т. е. зачастую прямо-таки Кантовского масштаба: полный отказ от права на самоопределени е, тем паче – от применения силы. В то время как Иран, Турция, арабы и Третий мир – народы примитивные, даже в рамках национального государства не доразвившиеся до правовой организации. На практике это означает, что никакие нравственные критерии к ним неприменимы.

Я не хочу сказать, что исчезновение концепции национального государства – единственная причина ненависти европейцев к Израилю. Это заведомо неверно, поскольку первые признаки того, что я обозначил как размывание этой концепции, появились не ранее шестидесятых годов, а ведущим это направление на Западе стало только в восьмидесятых. И прежде основание еврейского государства на Ближнем Востоке наталкивалось на серьезное сопротивление, и нет оснований полагать, что его причины исчезли. И ныне есть люди, считающие, что Израиль не имеет права на существование, поскольку ставит под угрозу снабжение Запада нефтью или, что евреям страна не положена, поскольку они не народ, или просто по причине глубоко сидящего традиционного антисемитизма. Разумеется, есть и такие, кому не по душе какие-то конкретные аспекты израильской политики. Вне всякого сомнения, нападки на Израиль имеют множество причин.

Но это не значит, что описанный мною специфический фактор – исчезновение концепции национального государства – всего лишь одна из многих. Кто-то постарается из страха перед нефтяным оружием поменьше злить мусульман, кому-то могут не нравиться израильские поселения на Западном берегу, кто-то антисионистом становится в силу наследственног о антисемитизма. Но эти факторы лишены динамики. Их можно сравнить с угрозой для Израиля со стороны конвенциональн ых армий арабских стран: опасность существует и может, в определенных обстоятельства х, причинить большой вред. Но эта опасность не нарастает быстро, и более или менее понятно, как справиться с ней.

Исчезновение концепции национального государства в процессе европейского объединения – дело совсем иное. Это – новая сила, которой не предвидел никто. Она уже серьезно влияет на отношение к Израилю, вытесняя традиционные факторы. Она растет и распространяет ся, и не похоже, чтобы ее что-то могло остановить. Никто из друзей и союзников Израиля не умеет с ней бороться. Кроме того, идея, что национальное государство как форма правления не годится для цивилизованног о народа, способна, если зайдет достаточно далеко, и сама по себе подорвать Израиль. И пока мы не выработали способа адекватной реакции, это, по-моему, остается единственно важным.

С другой стороны, я не уверен, что с вопросом о национальном государстве совсем не связан традиционный антисемитизм. Предложение Канта, ликвидировать национальные государства Европы и подчинить их единому международному правительству, есть не что иное, как перепев на языке Просвещения старой христианской мечты – объединить человечество вокруг единой Благой Вести Спасения. Евреи противятся новому благовестию, как раньше противились прежнему. Не удивлюсь, если чувства, которые вызывает у сторонников новой концепции отказ евреев присоединиться к проекту ликвидации национальных государств, окажутся сродни чувствам, испытанным некогда их предками в связи с отказом евреев принять Евангелие. Не удивлюсь, если и у евреев такая реакция пробудит чувства, сходные с теми, что испытали их предки.

Как же события будут развиваться дальше? Несколько лет назад такой вопрос задал немецкий дипломат, посетивший мой офис в Иерусалиме. Припоминаю, что мне сразу стало ясно: никакого ответа, который удовлетворил бы этого человека (несомненно, друга Израиля!) я дать ему не смогу. Все эти годы я много размышлял о том, что ответил ему тогда, но мне так и не удалось придумать ничего лучшего. Проблема в том, что по представлению многих европейцев народ, желающий стать легитимным членом международного сообщества, обязан в значительной мере пожертвовать своим суверенитетом. Такая жертва даже для некоторых народов Европы очень трудна, а для Израиля и вовсе невозможна. Израиль был основан с вполне определенной целью – быть независимым национальным государством, государством еврейского народа, каковым, по вышеизложенным причинам, он и останется. И покуда в Европе множество людей трудится над ликвидацией собственных национальных государств, будет продвигаться и развиваться новая концепция, в которой нелегко найти место для такой нации как Израиль.

Я понимаю – многие европейцы надеются, что Израиль станет другим. Я же надеюсь, что изменится сознание самих европейцев. Порядочные люди, глядя на Израиль, должны сообразить: если еврейское государство в их новую концепцию не вписывается, возможно, что-то неладно не с ним, а с нею. А вдруг идея Европейского Союза не столь многообещающая как казалось на первый взгляд? Что если ошиблись народы Европы, столь мало ценившие и так дешево продавшие свою национальную независимость? История переменчива и непостоянна, и кто сегодня еще не заметил этого, возможно, прозреет завтра.

Если у европейцев найдется причина пересмотреть отношение к собственной национальной традиции и суверенитету, Израиль может оказаться для них весьма интересным, поучительным и положительным примером. И тогда, я уверен, их отношение к Израилю улучшится, возможно, на удивление быстро.
 

ПОСЛЕСЛОВИЕ
Элла Грайфер

О свободе законной и беззаконной

                    Однако что есть государство?
                    Как его пощупать? Государство –
                    это государственны е структуры
                    и органы, другими словами –
                    представители народа, или, короче,
                    бюрократия.
                    - В. Суворов

                    Его убивали за то, что он не
                    отказался от чувства реальности.
                    - М. Аврутин

По мнению Иммануила Канта (характерному, впрочем, для его места и времени) исторический процесс представляет собой движение от дикости к цивилизации. Примерно как у Киплинга в сказке о «Кошке, которая гуляла сама по себе»: был сперва человек дикий-дикий, а потом его начала воспитывать женщина… только в роли женщины у Канта выступает государство. С Киплинга-то, конечно, взятки гладки – сказка, она сказка и есть – а вот с Кантом в этом вопросе мы позволим себе не согласиться. Не знаю, откуда черпал он свои представления о «дикарях», но к образу жизни и привычкам людей родоплеменного общества никакого отношения они не имеют.

На самом деле «беззаконной свободы» у «дикаря» куда меньше, чем у было у почтенного кёнигсбергског о профессора, ибо закон (пусть и неписанный, за отсутствием письменности как таковой) первобытного общества куда строже регламентирует поведение каждого, в зависимости от пола, возраста и положения на иерархической лестнице, чем законы, по которым живем сегодня мы. Возможно, Кант (или, скорее, его информаторы) за неконтролируем ый взрыв эмоций принимали кровную месть (на самом деле она не право, а обязанность!), или отношение к любому иноплеменнику как к врагу – это отношение с образованием государства действительно усложняется, что, впрочем, не устраняет в международных отношениях все то же право силы.

Короче, вы будете смеяться, но по части индивидуальной свободы историческое развитие идет не просто не туда – оно идет обратно. Уже в соседской общине благосостояние отдельного человека гораздо сильнее, чем в родовом сообществе, где мамонта убьют, подымут вой, начнут добычу поровну делить, зависит от собственных усилий и личных качеств: что потопаешь – то полопаешь. Уже средневековое городское вече делает самостоятельно сть политических суждений правом и обязанностью каждого гражданина. Что и говорить о культуре современного мегаполиса… Если бы какой-нибудь самородок из племени мумбо-юмбо позволил себе об уважаемом родовом идоле высказаться в тоне, в каком Дани Кон-Бендит высказывался в достопамятном 1968-м о государственны х символах Франции и Германии, – зуб даю – до вечера бы не дожил!

Наблюдаемый факт: по мере своего развития государство не ограничивает, а расширяет свободу индивида, а следовательно… переразвитое государство должно приводить к той самой, не зря осуждаемой Кантом «беззаконной свободе», по-современному скажем – анархии. Проверим эту гипотезу.

– Как это? – рассуждал он (Дерсу) вслух. – Царь есть, много всяких капитанов есть, и хунхузы есть. У китайцев тоже так: царь есть, и хунхузы есть. Как наша живи? Царя нету, капитанов нету и хунхузов нету. (В.К. Арсеньев «По Уссурийскому краю»). http://lib.ru/PROZA/ARSENTIEW/ussuri1.txt

Дерсу, первобытный человек, смотрит в корень. В его, родовом, обществе, профессиональн ых преступников быть не может: за преступлением неотвратимо следует наказание, если преступление серьезно или повторно, виновный уничтожается или изгоняется, а поскольку любой иноплеменник всем, по определению, враг – в одиночку долго не просуществуешь .

С возникновением государства у асоциального элемента, провалившегося в зазор между общинами, впервые появляется шанс не быть убитым первым встречным, но встретить себе подобных и сбиться в шайку, однако серьезной угрозы для общества поначалу они не представляют.

Государство относится к ним, прямо скажем, без особого гуманизма, к тому же люди, оказавшиеся за бортом родной общины, не правило, а исключение. Община – в те времена уже не родовая, а соседская – живет и процветает, а государство удачно дополняет ее. Возникает неплохо функционирующа я система сдержек и противовесов, которая держится несколько веков, но, как все под луной, она, увы, не вечна. Не будем углубляться в очень долгий вопрос о причинах постепенного вырождения и распада общин, ограничимся констатацией факта: вместо деревни, местечка или городского квартала, где люди бок о бок живут поколениями, вместе учатся, молятся, женятся друг на друге и примерно тем же самым зарабатывают на жизнь, возникает мегаполис с его спальными районами и одиночеством в толпе.

Вот тут-то и выясняется, что взять на себя функции общины, при всем желании, государство не может: никакая полиция не заменит контроль соседей, с детства знающих тебя как облупленного, никакие социальные службы не отмерят всякому именно такую помощь, в какой нуждается только он один, не отличат безошибочно лодыря и пьяницу от того, кто реально попал в беду. Не спешите упрекать чиновника за бездушие, я лично, несколько лет проработав в сфере обслуживания, свидетельствую: когда на тебя сплошным потоком обрушиваются абсолютно чужие физиономии, единственный способ не сойти с ума – перестать воспринимать их как лица. Вежливость – дело тренировки, а вот реальное внимание к каждому, увы – технически неосуществимо.

[тех.админ]

Но с другой стороны... кроме государства-то ведь и некому! И вот зарождаются в обществе мечты об идеальном государстве, которое – сможет и воздаст каждому по делам его. Утопия Платона появляется именно в тот момент, когда цивилизация древнего мира становится городской. Утопии Европы из того же корня растут, все – от Сен-Симона до Маркса – стремятся такую власть изобрести, чтоб точно знала, «как надо», и каждого умела заставить делать так, и только так. Но все эти километры полок и тонны томов легко опровергаются одной-единственной гениальной фразой Ицхока-Лейбуша Переца: «К КАЖДОЙ КРОВАТИ ГОРОДОВОГО НЕ ПРИСТАВИШЬ».

Не может государство, но... очень хочет. Во-первых, потому что кроме него действительно некому, а во-вторых, какой же дурак когда отдавал власть, которая сама плывет в руки? И начинается театр абсурда, лучше всего описанный, пожалуй, в знаменитой антиутопии Айн Рэнд «Атлант расправил плечи». Идеал бюрократии – выдать предписания на все случаи жизни, независимо от того, способствуют ли они выживанию человека и общества, ибо выживанию каждого конкретного бюрократа способствует только и исключительно благоволение бюрократа вышестоящего, а там – хоть трава не расти!

И там, где бюрократ становится полным хозяином, она, таки да, не растет: заводы гонят брак, колхозы вымирают с голоду, в науке господствуют лысенко, а культурой распоряжаются ждановы. Не растет у бюрократа трава, а кушать каждый день хочется и самому бюрократу, и день ото дня растущей своре образцовых граждан, которые производительн о работать либо не могут, исполняя бюрократически е предписания, фокстрот танцевать левой ноздрей через правое ухо, либо не хотят, ибо поколениями живут на пособия, т. е. за счет перераспределе ния. Такие у бюрократов вообще любимое дитятко, ибо процесс перераспределе ния позволяет на вполне законном основании бесконечно создавать новые должности и в свой карман оттягивать перераспределя емые средства. Потому и к хулиганству их, и к мелким грабежам, и к торговле наркотиками начальство подходит с пониманием, наказывает все больше символически. Вот так, на страх мирному гражданину, беззаконная свобода ДОПУСКАЕТСЯ.

Но сверх того, она еще и НАСАЖДАЕТСЯ, поскольку с одной стороны испытывает бюрократ сильнейшее стремление всех и вся своей власти подчинить и зарегулировать по самое не могу, с другой – в случае удачи зубы на полку класть придется. И бюрократ находит выход: Вся сколь-нибудь осмысленная, целесообразная деятельность, позволяющая обществу и его бюрократическо му балласту оставаться на плаву, выводится из-под власти закона, становится нелегальной, но, как правило, всерьез не преследуется, покуда действующие лица делают вид, будто исполняют идиотские предписания, а еще лучше – делятся с бюрократом прибылью (коррупция – неотъемлемый атрибут бюрократизма).

Такая игра дает бюрократам не только возможность выжить вопреки собственной деятельности, но и огромную дополнительную власть, поскольку закон нарушают очень многие, а кого из них преследовать – решает только бюрократ, как захочется его левой пятке. Примеры в изобилии наберет каждый, что в книжке Айн Рэнд, что в опыте собственного советского прошлого. Именно за нарушение правил этой игры сидит Ходорковский, именно поэтому страшнее всего для бюрократа не разоблачения в духе «викиликс», а произнесение вслух того, что давным-давно всем известно.

Но какое все это имеет отношение к нашей теме? Представьте себе – имеет, самое непосредственн ое.

Дело в том, что в двадцатом веке мечта Канта сбылась – появились организации, вполне успешно подвизающиеся в роли международной бюрократии и претендующие на титул «Мирового Правительства». Функционирует она по тем же правилам, что любая другая: увековечивает проблемы, вместо того, чтобы их решать, холит и лелеет всяческих тунеядцев и нормирует количество СО2 в коровьей лепешке. Как всякая бюрократия, стремится к максимальному расширению своей власти, а поскольку у бюрократии всемирной контролирующей инстанцией может быть разве что Господь Бог, каковой, как известно, долготерпелив и многомилостив, то и закидоны она обнаруживает – мирового масштаба.

Встречается еще, правда, сопротивление отдельных нетипичных независимых государств. Не обязательно даже национальных, как Иран, имперский Китай не менее проблематичен. Дело в том, что интересы выживания государства как сообщества требуют принятия решений, адекватных конкретной ситуации, а интересы бюрократии требуют действий, адекватных только и исключительно параграфам изобретенных ею инструкций.

Как индивидов в отдельно взятой стране, так и государства на мировой арене по модели взаимодействия с бюрократией можно, грубо и приблизительно, поделить на три группы:

1. Управляемые. Те, кто либо действительно верит, либо под давлением среды притворяется, что верит в необходимость бюрократическо го регулирования. Они платят налоги, производят множество бессмысленных и прямо контрпродуктив ных действий, а действия осмысленные все больше вытесняются в «черную» или «серую» зону, либо вообще не совершаются. К этой группе относится, прежде всего, т. н. «Золотой миллиард». Идеологически это оформляется как призыв к сознательности в борьбе за прекрасную утопию

2. Опекаемые. Те, кто живет за счет перераспределе ния, давая бюрократам повод для создания новых рабочих мест и запускания пальчиков в казенную кассу. Это, прежде всего, Африка, мелочевка типа Гаити, ну и, конечно, очень дорогие всему ООНу палестинцы. Идеологическая упаковка – гуманизм, помощь страждущим братьям.

3. Ублажаемые. Те, кто живет общинами, и потому бюрократическо му диктату не поддаются. Даже будучи покоренными и включенными в состав империй, они продолжают действовать сообразно собственной логике. Вспомните, как отступало советское начальство перед традиционным укладом тех же мусульман Кавказа или Средней Азии, довольствуясь лишь внешними, формальными признаками подчинения, притом что не было у него недостатка ни в солдатах, ни в оружии, ни в прочих средствах – от подкупа до террора включительно. С такими бюрократ ищет компромисс – откупается и т. п. Идеологическое оправдание – они еще не доразвились до понимания нашей великой цели.

Таким образом, возможно, даже сама того не желая, бюрократия обеспечивает огромную фору третьей группе в ее борьбе против первой на всех фронтах, начиная с театра военных действий. Слабое место «золотого миллиарда», при всем его несомненном техническом превосходстве, есть вот именно подчинение бюрократически м инструкциям, превращающим войну в подобие известного аттракциона «бег в мешках». Помните «Понедельник начинается в субботу»: Саваоф Баалович был всемогущ. Он мог все. И он ничего не мог. Потому что граничным условием уравнения Совершенства оказалось требование, чтобы чудо не причиняло никому вреда. Никакому разумному существу. Ни на Земле, ни в иной части Вселенной. А такого чуда никто, даже сам Саваоф Баалович, представить себе не мог. http://lib.ru/STRUGACKIE/ponedelx.txt В результате из всех войн за последние полвека «Золотой миллиард» выиграл только одну – с Аргентиной за Фолклендские острова, да и ту ценою громогласного международного «Фэ!» в адрес невоспитанной Маргарет Тэтчер.

Вторая группа тоже не остается обделенной, ее защищает непробиваемая броня «политкорректности». Известно, что за громогласным утверждением «все равны» вскоре непременно последует довесок «но некоторые равнее других». Так вот, равнее всех оказались, как и следовало ожидать, те, с кого бюрократия чего-нибудь поимеет. Как вы думаете, почему международных начальничков, так близко к сердцу принимавших неравноправнос ть черных в ЮАР или албанцев в Косово, ничуть не трогает, скажем, в Латвии дискриминация русских?

А потому, что за спиной албанцев стоит Саудия, с которой лучше отношений не портить, а на коленовставате льную Россию всем наплевать с высокой стройки коммунизма, да и не слишком она о соплеменниках своих беспокоится. Потому что для опекания черных в Африке уйму фондов натворить можно, да в каждом по начальнику, а у начальника да по три заместителя, да у каждого заместителя по секретарше, не говоря уже о старшем и младшем бухгалтере, да в год, как минимум, раз – конгресс на курорте с громогласными речами по утрам и культурной программой вечером…

Кстати, по той же самой причине (а не только из-за традиционного антисемитизма) мертвых евреев Европа любит больше, чем живых. Посчитайте-ка, сколько можно диссертаций на кафедрах по изучению Холокоста защитить, сколько синекур по соответствующи м музеям открыть, мероприятий – вовсе немеряно! С живых же евреев фиг чего дождешься, кроме претензий.

В результате «беззаконной свободой» вовсю пользуются любые террористы типа албанцев в Косово и побирушки типа Гаити, зато сурово преследуется любая самозащита от агрессии, ибо зачем нужен бюрократ тому, кто может защитить себя сам, тем более, от нападения кого-то, кому оный бюрократ покровительств ует? Разумеется, международная бюрократия должна периодически надувать щеки и поддерживать иллюзию, будто отстаивает закон и порядок, но делать это надобно умеючи. В советской торговле практиковались, как помните, периодические посадки, но не тех брали, кто больше брал, а тех, чей арест меньше ущерба наносил мафии и не сокращал поступления от взяток.

Вот тут-то оно и есть, еврейское наше счастье! Сами, вне всякого сомнения, к «золотому миллиарду» принадлежим, в рядах которого «Всемирное Правительство» даже за Америкой не признает права на самозащиту. Враги же наши, с одной стороны – «недоразвившиеся», с которыми лучше не связываться, хотя взятку, при случае, слупить с них не грех. С другой – никто, кажется, на всем белом свете для ООНовских чиновников синекур столько не создает, сколько родные «палестинцы».

Употребляя термин «национальное государство», Йорам Хазони определенно имеет в виду не этническую однородность (иначе не причислил бы к ним Америку), но, главным образом, то, с чем оно традиционно ассоциировалос ь в представлениях европейцев: К концу XIX века эта идея национальной свободы широко распространила сь и стала ведущим принципом не только для Европы, но и для мира в целом. Такие прогрессивные мыслители и политики как Джон Стюарт Милль или Вудро Вильсон, отстаивали право суверенного национального государства, защищать свою форму правления, религию и язык от имперской тирании и видели в нем краеугольный камень нового политического порядка, предназначавше гося в будущем для всего человечества. – Так вот, ныне отношение к нему изменилось именно по этой причине.

Во времена Вильсона или Милля под свободой однозначно понимали взятие на себя ответственност и за собственную жизнь, тогда как сегодня наиболее желанна западному человеку свобода от всякой ответственност и. На смену идеалу государства как союза свободных людей, вместе распоряжающихс я своей судьбой, пришел утопический идеал "государства-провидения", что с гражданином обращается как нянька с дитятей. Для Израиля это, разумеется, плохо, но еще хуже для самого Запада.

Примечания

[1]Сравн. Yoram Hazony, On the National State, Part 1. Empire and Anarchy. In: Azure, Winter 2002.

[2] Сравн. Jürgen Habermas, Der europäische Nationalstaat. В: Die Einbeziehung des Anderen. Frankfurt: Suhrkamp 1999; напротив Adrian Hastings, The Construction of Nationhood. Cambridge: Cambridge University Press 1997.

[3] Сравн. Yoram Hazony, On the National State, Part 2. The Guardian of the Jews. In: Azure, Summer 2003.

[4] Сравн. Tony Judt, Israel: The Alternative. In: New York Review of Books, 23. October 2003; dagegen Leon Wieseltier, Israel, Palestine, and the Return of the Bi-National Fantasy. In: The New Republic, 27. October 2003.

[5] Сторонники новой концепции, которые хоть немного разбираются в истории идей, знают и то, что евреи были первым из народов, добровольно отказавшимся от национального государства. Франц Розенцвейг, Мартин Бубер, Гершом Шолем, Альберт Эйнштейн, Ханна Арендт и многие другие немецкие евреи следовали Канту, и взгляды их были аналогичными. Известные европейские евреи вполне свободно высказывали свои возражения против создания еврейского государства, что подтверждает идею более высокой ступени нравственной зрелости, которой достигли евреи, чтобы впоследствии отречься от нее.

[6] Herfried Münkler, Imperien. Die Logik der Weltherrschaft – vom alten Rom bis zu den Vereinigten Staaten. Berlin: Rowohlt 2005.


Current Mood: thoughtful
Tags: Америка, europe, знакомьтесь, israel