Arthur Kalmeyer

Arthur Kalmeyer => О себе => Тема начата: Arthur Kalmeyer от Июнь 28, 2019, 03:53:13 am

Название: 06/27/2019 СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ. Часть 1.
Отправлено: Arthur Kalmeyer от Июнь 28, 2019, 03:53:13 am
                                 Мессир, мы вряд ли здесь успеем до утра
                                 Всех охватить, кто ждет разбора дел,
                                 Вторые петухи, домой пора,
                                 Глядите, вон восток уж заалел.


На этой фотографии мне 3 года, фото сделано в начале июня 1941 года. Я с бабушкой и дедушкой с маминой стороны.

(http://a-kalmeyer.ru/foto_st/var/albums/4-%D0%90%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%B2-%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D0%B9/01_DSC_0067_01.JPG?m=1561692371)

Дедушка – Меир Портной. Бабушка Маня – урожденная Бурдоль. Два слова о происхождении фамилии. Перед революцией ведавший переписью чиновник спросил у дедушки Меира его фамилию, и дедушка, решив, что спрашивают о роде занятий, ответил "портной". Так и записали, Портной.

Дедушка закончил два класса хедера и умел читать на идиш и немножко по-русски. Образование бабушки было гораздо лучше дедушкиного, но она никогда не рассказывала нам деталей – не хотела, чтоб дети и внуки думали, что она умнее деда.

(http://a-kalmeyer.ru/foto_st/var/albums/4-%D0%90%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%B2-%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D0%B9/02_DSCF2322_01.jpg?m=1561692370)

В девичестве бабушку Маню считали красивой и, по тем временам, независимой женщиной. Дедушка Меир покорил ее умением скроить для возлюбленной платье, которого не было и у зажиточных дам.

(http://a-kalmeyer.ru/foto_st/var/albums/4-%D0%90%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%B2-%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D0%B9/03_DSC_0075.JPG?m=1561692389)

Они поженились и принялись строить своё еврейское счастье в черте оседлости Российской Империи в конце 19-го века.

У бабушки Мани и дедушки Меира было трое детей: старший Шимон (Сеня), средняя Нюся (Анна) и младшенькая Нехама (Надежда). Имена в скобках объясняются ассимиляторско й традицией наступавших из будущего прекрасных времён всеобщего равенства.

Об этих троих – Сене, Нюсе и Наде – и пойдет мой рассказ. Не взыщите за стиль, это личные заметки к альбому фотографий, а не литературная форма.

Я наверняка не уложусь в ограничения сервера, так что пусть это будет Первая часть. Потом, если успею, попробую писать продолжение.


СЕНЯ ПОРТНОВ

Первенец, неистовая любовь бабушки Мани, Сеня был надеждой семьи. Ровесник века, впитавший, как принято было писать в те годы, «идеи свободы и эмансипации», Сеня принял революцию в качестве главного дела жизни и не нашел лучшего способа реализовать идею справедливого мироустройства, как стать членом Коммунистическ ого Интернационала Молодежи.

                                 КИМ, бей по разрухе,
                                 Строим жизнь в новом духе,
                                 Тракторами вспашем
                                 Будущее наше
.

Сталинская коллективизаци я подхватила Сеню, пережевала и выплюнула – в кожанке и с маузером – в степные районы восточной Украины, одним из товарищей, направленных на борьбу с кулачеством.

У меня нет конкретных сведений о его "работе", но я всякий раз испытываю ужас, читая о тех временах, как будто тень большевистских преступлений непостижимым образом падает на всю нашу семью.

В одном из несчастных украинских сёл Сеня оказался в числе группы товарищей, которые арестовали и передали в распоряжение соответствующи х органов «одного из  руководителей кулацкого сопротивления». В чем заключалась вина этого бедолаги, неизвестно, но судьба его была однозначно определена. Оказалось, однако, что этот момент определил и судьбу Сени Портнова.

В доме арестованного оставались жена Ольга  и маленькая дочь Фрося. Сене было ясно, что без отца у них нет надежды выжить. Не знаю, что послужило причиной того, что случилось дальше, – сентиментальна я жалость, несвойственная человеку новой формации, или остатки совести, а может, сработали привлекательны е формы Ольги. Как бы там ни было, Сеня решил взять на себя заботу о семье арестованного – жениться на Ольге и удочерить Фросю. Ему было в то время 23 года.

Расскажите мне о греческих трагедиях!

Ольга понимала, какая судьба выпала на её долю. Выхода у нее не было, и когда Сеня со всем доступным красному командиру благородством пообещал, что позаботится о ней и о дочери, Ольга согласилась.

Представьте на минуту ужас моих патриархальных еврейских дедушки и бабушки, когда любимый сын явился к ним сообщить, что он отправил на смерть человека из украинской деревни и теперь собирается жениться на его вдове и удочерить его ребенка.

Мама, которая была тогда подростком, рассказывала мне потом, как старики провели эту бесконечную, страшную ночь. Дедушка Меир молча раскачивался из стороны в сторону, а бабушка плакала беззвучно, бесконечно повторяя только «Сеничка, Сеничка, Сеничка...»

К утру стало известно решение. Семья примет новую жену и ребенка Сени как родных. Бабушка обнялась с Оленькой, расцеловала Фросиньку, а сенины сестрички, Нюся и Надя, поздравили брата с новым семейным счастьем. Младшая, Надя – моя мама, я потом расскажу и о ней.

Много лет спустя, укачивая меня маленького, дедушка Меир, начисто лишенный слуха, каждый вечер будет петь мне одну и ту же заунывную, придуманную им самим, колыбельную песню:

                                 Иван, не бей свиней,
                                 Свиньи лучше людей,
                                 Свиньи не бросают детей,
                                 Иван, не бей свиней.



ОЛЬГА

Три молодые женщины на снимке ниже, слева направо: Нюся, моя мама и Сенина жена Ольга.

(http://a-kalmeyer.ru/foto_st/var/albums/4-%D0%90%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%B2-%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D0%B9/04_DSC_0068.JPG?m=1561692391)

Следует отдать должное уму Ольги. Она была практичнее остальных членов семьи, вместе взятых. Освоившись в роли жены молодого большевика-идеалиста, Ольга быстро сориентировала сь и поняла, как правильно пользоваться ситуацией в стране победившего пролетариата. Она быстро перезнакомилас ь с мужским и женским контингентом нового большевистског о истаблишмента, разобралась, кто есть кто, и стала заводить знакомства (в том числе и близкие) с людьми, стоявшими на верху большевистской пирамиды.

Провинциальног о Сеню, плохо разбиравшегося в вопросах партийной иерархии, Ольга, пользуясь новыми знакомствами, вытащила в аппарат Совмина Украины. Но Сене явно было не угнаться за успехами собственной жены, чья, так скажем, общественная жизнь навсегда останется погребенной в анналах истории.

Идя в ногу требованиям времени, Ольга настояла, чтобы Фросю переименовали на иностранный лад, и Фрося в одночасье стала Норой.

Вот фото Норы, на обороте которого  она пишет, что дарит свое фото с любовью Нюсиньке, Надичке и только что родившемуся мне:

(http://a-kalmeyer.ru/foto_st/var/albums/4-%D0%90%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%B2-%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D0%B9/05_DSC_0064.JPG?m=1561692413)

Что бы кто ни говорил и ни думал об Ольге и ее modus operandi, она человек, которому я обязан жизнью.

В сорок первом, когда началась большая война, мы жили в Харькове, бывшим тогда столицей Украины, но к июлю 1941-го в семье кроме дедушки Меира не осталось мужчин. Мой папа после финской кампании, находился в распоряжении Ленинградского военного округа. Теперь это был Ленинградский фронт. Муж Нюси был уже мобилизован в качестве медика третьего ранга. Сеня находился в распоряжении Политотдела Западного фронта. На Харьков быстро двигались немцы. Нужно было немедленно бежать, но как?...

На помощь пришла Ольга. Невероятными стараниями ей удалось воткнуть нашу семью со стариками и детьми в один из последних отправлявшихся на восток эшелонов. Я потом расскажу об этом эшелоне, моя память цепко держит страшные воспоминания детства, ужас той войны навсегда выгравирован в памяти, и никуда от него не деться.

Это фотография Ольги времён начала войны. На этом фото она сама подкрасила себе красным карандашом губы, так ей казалось, будет красивее.

(http://a-kalmeyer.ru/foto_st/var/albums/4-%D0%90%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%B2-%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D0%B9/06_DSC_0062.JPG?m=1561692410)


НОРА И ВАСЯ

Эшелон выгрузил нас в Новосибирске, но Нора не эвакуировалась с нами в Сибирь. Ольга держала её при себе, куда бы ни эвакуировали Совмин Украины. Она вообще до конца жизни никуда Нору от себя не отпускала, видно, боялась, что та вдруг в мгновение ока исчезнет, как исчез первый муж.

Нора была смешливой, смазливой девчушкой. Ей нравились мужчины в военной форме. После войны она несколько раз пыталась заводить знакомства с демобилизованн ыми, но знакомства эти заканчивались так же быстро, как и зарождались.

В какой-то момент Ольга поняла, что браком Норы тоже придётся заниматься ей, и отправилась сама подыскивать для дочери перспективного кандидата.

Её старания не остались тщетными, и скоро Ольга представила семье красивого молодого парня в форме морской пехоты, с орденом Красной Звезды, медалью За Отвагу и множеством других побрякушек на могучей груди. Вася Ермак был белорусом, служил в полковой разведке. В одном из последних боёв Вася наступил на противопехотну ю мину, оторвавшую ему правую ступню. Из-за протеза он хромал, но не сильно. Как пояснила Ольга, «с таким парнем и на люди показаться не стыдно, и от жены не шибко будет бегать».

Нора и Вася друг дружке понравились. Сыграли свадьбу. Моя память сохранила об этом событии лишь убийственный ва-ва-ва-ва шум пьяных голосов и странное зрелище инвалида, танцевавшего с раскрасневшейс я счастливой невестой. К сожалению, у меня не сохранилось фотографий Васи Ермака. Но есть фото Норы, настоявшей на том, чтобы запечатлеть для будущего дорогое обручальное кольцо, купленное Ольгой и подаренное Васей:
(http://a-kalmeyer.ru/foto_st/var/albums/4-%D0%90%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%B2-%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D0%B9/07_DSC_0060.JPG?m=1561692433)

Вскоре после свадьбы состоялся серьёзный разговор Ольги с Васей Ермаком. Вася хотел быть школьным учителем. Ольга считала работу учителя тупиковой: «Пойми, Вася, я тебе добра хочу, идти надо на партийную работу, я вам с Норой помогу, но для начала тебе нужно получить диплом Высшей Партшколы». И Вася отправился учиться в ВПШ. Учёба парню трудно давалась. Именно в это время у них с Норой родился сын, и в это же время Вася пристрастился к алкоголю.

Наконец желанный диплом ВПШ был у него в кармане, через два года Вася защитил кандидатскую по Истории ВКПб, ещё через три года – докторскую, и вскоре получил место профессора на кафедре истории одного из киевских институтов.

В общем, жизнь налаживалась, и всё бы хорошо, но неожиданно у Норы обнаружили рак. Поздно обнаружили, и после двух лет операций и химиотерапии Нора умерла, оставив безутешной мать и Васю Ермака с маленьким ребёнком на руках.


СЕНЯ

Я пропускаю гигантские куски исторического времени, но с этим ничего не поделаешь, память моя организована страннейшим образом, непонятным и мне самому...

Квартирный вопрос в послевоенном Киеве был серьёзной проблемой, но не для всех.  Семён Михайлович Портнов с женой Ольгой получили от Совмина трёхкомнатную квартиру на втором этаже огромного серого совминовского дома на углу Левашовской и Институтской улиц.
(http://a-kalmeyer.ru/foto_st/var/albums/4-%D0%90%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%B2-%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D0%B9/08_DSC_0066.JPG?m=1561692432)

Ольга к этому времени работала в аппарате Хрущёва. Её молитвами должность Сене была назначена где-то в середине бюрократическо й иерархии Совмина – не настолько высоко, чтоб опасаться репрессий, но и не слишком низко – чтоб «жить как люди» – в престижном районе Печерска, с домработницей, вощёными дубовыми полами и доступом к совминовским распределителя м.

Мои родители были в Москве, куда отец был направлен после войны. Родители отправили меня, семилетнего, к родичам в Киев, посадив одного в поезд и поручив заботам проводницы. Так я оказался одним из приживальцев в квартире Сени и Ольги, где уже жили дедушка Меир и бабушка Маня, вернувшиеся к сыну из эвакуации.

Хозяева квартиры были не слишком рады нашествию родни, и их можно понять: всё-таки нас было слишком много! Сеня с Ольгой занимали главную спальню, дедушка, бабушка и я – комнатушку поменьше (я спал на раскладушке), а в третьей крохотной комнатке ютилась домработница Клава. В доме было людно, даже званого приёма негде было устроить для соратников по партии, и Ольга пилила Сеню, чтобы тот как можно скорее подыскал для родни другое место.

Сене всё не удавалось нас отселить, зато он устроил дедушку Меира на работу мужским закройщиком в «Ателье Мод Совмина», располагавшеес я в подвале того же дома, и пока не пришла пора идти в первый класс школы, я проводил всё свободное время у дедушки в этом подвале – с книгой в руках или наблюдая, как здорово он орудует мелком, иглой и ножницами.

Зазвав меня в свою комнату, Ольга устраивала мне допросы: что говорят о ней дедушка Меир и бабушка Маня. Однажды она показала мне невиданной красоты шоколадную конфету в золотисто-красной обёртке и сказала, что я смогу её съесть, если признаюсь, что бабушка или дедушка называли её шиксой. Мне жутко хотелось попробовать конфету, и, помявшись, я сказал, что, кажется, бабушка когда-то говорила про шиксу, но я не знаю, о ком говорила. Конфета оказалась ещё вкуснее, чем она выглядела.

Вечером, когда Сеня пришёл с работы, между ним и Ольгой состоялся громкий разговор, который было слышно и в нашей комнатушке. Кричала собственно Ольга, Сениного голоса почти не было слышно. Дедушка потом рассказал мне, что Сене был поставлен ультиматум: в течение месяца чтоб в квартире никого посторонних не было. Мне было очень страшно: что станет со мной, с дедушкой и бабушкой, если нас выкинут на улицу?

К счастью, скоро в Киев вернулась семья маминой сестры Нюси. Её муж как замначальника военного госпиталя получил двухкомнатную квартирку на Улице Жертв Революции, и мы с бабушкой и дедушкой переехали к ним. А там и папа получил перевод в Киевский Военный Округ. Наконец-то я снова увидел папу и маму! Нам на троих временно дали комнатушку в подвале большой гостиницы на углу Бессарабки. Теперь бояться было нечего. Жизнь снова налаживалась.

А Сеня после этого сильно сдал. Когда в начале пятидесятых начались преследования космополитов, его внезапно без объяснений понизили в должности. В 1952 году во время разоблачения врачей-убийц его вообще уволили из Совмина. Ему было тогда 46 лет.
(http://a-kalmeyer.ru/foto_st/var/albums/4-%D0%90%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%B2-%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D0%B9/09_DSC_0063.JPG?m=1561692452)

Теперь квартира в Совминовском доме держалась исключительно благодаря связям Ольги. Вскоре после этого у Сени случился первый инфаркт. Ольга пристроила его в правительствен ную больницу. Но выйдя из больницы, Сеня потерял вкус к жизни, всё никак не мог смириться с тем, как несправедливо поступила с ним партия, которой он отдал лучшие годы жизни, пытался со всеми об этом разговаривать, благо что Великий Друг Доярок и Советских Писателей уже протянул ноги, и разговаривать стало безопасно. Пенсию по болезни ему назначили как бывшему работнику Совмина, и больше он никогда нигде не работал.

В годы оттепели у меня с Сеней были натянутые отношения. Когда собиралась семья, я вёл себя с ним не лучшим образом. Честно скажу: сегодня мне нечем гордиться. Cтыдно. Я был нагловатым юнцом и приставал к больному человеку с провокационным и вопросами.

– Дядя Сеня, за что вы нас так ненавидите?
– Кто «вы» и кого «нас»?
– Вы, коммунисты. За что вы нас евреев так ненавидите?

Со слезами на глазах вмешивалась мама:

– Сыночка, о чём ты говоришь! Сеня мой старший братик, и он больной человек. Ты делаешь ему больно, нельзя так!...

Увы, комсомолец Кальмейер на понимал, как можно быть настолько непринципиальн ыми людьми, как его дядя.

Когда понял, было уже поздно. Сеня умер от второго инфаркта в 1964 году, не дожив до 58 лет. Сердце не выдержало. На фото ниже – бабушка Маня (слева) над гробом своего единственного сына.
(http://a-kalmeyer.ru/foto_st/var/albums/4-%D0%90%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%B2-%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D0%B9/10_DSC_0072.JPG?m=1561692452)

Ольга над гробом не плакала. Она кричала диким криком, как подстреленный зверь, но глаза её были сухими, и женщины под руки увели её от тела покойного...


(Продолжение следует)