ПРОЩАНИЕ С ЕВРОПОЙ. Часть 1. ПЛАН«Сердце моё заштопано,
В серой пыли виски,
Но я выбираю Свободу,
И – свистите во все свистки!»
- A.ГаличПлану этому уже 5 лет. Две первые попытки были вынужденно остановлены уже после того, как мы заказали и оплатили билеты, причём вторая попытка остановлена всего за неделю от начала путешествия. Доктора. Хирургия. Госпиталя. Процедуры… Всё, что полагается в нашем нежном возрасте.
После второй попытки врачи запретили длительные перелёты (из Сан-Франциско в Европу 10 часов лёту, если без остановок в пути). Поначалу мы вроде б смирились с навязанным врачами ограничением свободы, но... в этом году, посовещавшись с Женщиной, решили: смерть в путешествии ничем не хуже смерти в госпитале. Свобода есть свобода.
Маршрут однако не менялся с 2013 года. Нам хотелось объехать вокруг Европы с севера на юг, от Амстердама до Барселоны. И этой осенью мы выполнили свою задумку.
Third time’s a charm, говорят в Калифорнии.
Вот он, план:
Самолёт (KLM) Сан-Франциско – Амстердам.
Два дня в Амстердаме, затем, с 30 августа, начало круиза.
Пятница, 31 августа – Bruges (Zeebrugge), Бельгия.
Суббота, 1 сентября – Le Havre (Paris), Франция.
Воскресенье 2 сентября – в море.
Понедельник, 3 сентября – Bilbao (Испания).
Вторник, 4 сентября – Bilbao (Испания).
Среда, 5 сентября – в море.
Четверг, 6 сентября – Lisbon (Португалия).
Пятница, 7 сентября – Cadiz (Испания).
Суббота, 8 сентября – Gibraltar (Англия).
Воскресенье, 9 сентября – Cartagena (Испания).
Понедельник, 10 сентября – в море.
Вторник, 11 сентября – Barcelona (Испания)
Три дня в Барселоне.
Перелёт домой (Delta airlines) – Barcelona – Atlanta – San Francisco.Я отщёлкал в дороге более тысячи фотографий. Приехав домой, две недели разбирался – что же это я наснимал. Покажу вам часть отснятого материала. Но мой рассказ будет не о том, «
ЧТО я видел», а о том, «что
Я видел». О том, что увидел Кальмейер оченью 2018 года.
Это не путеводитель по городам, скорее рассказ о себе, сегодняшнем, старом дурне, пытающемся осмыслить акт прощания с континентом, которому я на самом деле никогда и не принадлежал.
Ограниченная подвижность нашей семьи вынудила меня в этот раз много снимать сквозь окна транспортных средств – такси и автобусов, и я заранее приношу свои искренние извинения любителям художественной фотографии, возмущённых бликами, отражающимися в стёклах.
Когда-то в наше с Женщиной первое посещение Нью-Йорка (сейчас кажется, это было в другой жизни!) мы отправились в Guggenheim Museum. Гигантское здание, вьющееся внутри себя улиткой, было до краёв набито шедеврами современного искусства. Там были Малевич, Кандинский, John Ferren, Egon Schiele, Mark Rothko, Jackson Pollock… Были залы, уставленные «динамическими моделями», совершающими движения сразу вокруг нескольких осей. Были блики, чистые цвета, были грубо отёсанные фигуры якобы мужчин и якобы женщин и были просто холсты, от которых до боли рябило в глазах. Большая часть искусства пришла в пасторальную Америку из ушедшей далеко вперёд интеллектуальн
ой Европы. К тому же музей предлагал евреям, любящим гордиться выдающимися достижениями еврейского искусства, несколько прекрасных работ Шагала.
Из всего подавляющего воображение многообразия музейного искусства меня больше всего впечатлили два зала, в которых были выставлены предсмертные работы художника, имени которого я, к своему великому сожалению, не запомнил. Художник был средних лет мужчиной, которому врачи поставили неожиданный диагноз: парню сообщили, что у него неоперируемый рак, и что ему остаётся жить меньше трёх месяцев. И он решил, что посвятит оставшееся ему время автопортретам. Каждый день – один автопортрет. Чтобы оставить после себя цикл картин «Мужчина, умирающий от рака». Я несколько раз прошёл по этим двум залам, внимательно всматриваясь в глаза человека, изображённого на портретах. Он был отличным художником, писавшим скорее в реалистическом стиле, и не понятно было, что привлекло кураторов музея Гугенхайма к его работам. Может, их привлекло то же, что привлекло меня – выражение глаз модели. По мере развития болезни менялась и техника художника. Детали первых портретов постепенно заменялись наполненными страданием быстрыми мазками кисти. Последние несколько дней перед его смертью портреты написаны чистой болью...
Я и сам не вполне понимаю, почему пишу здесь об этом. Может быть потому, что мне кажется важным внимательно наблюдать, всматриваться в вещи, которые открываются нам в конце жизни.
Я закончил отбор фотографий для рассказа об этом путешествии. Но текст и не начинал писать, так что, боюсь, это повествование будет долгим. Я теперь всё делаю медленно. Не взыщите.
(продолжение следует)